Сегодня я слышу печальные отголоски одного маленького, интеллектуально убогого, бессмысленно жестокого покушения на ценности этой цивилизации. Сожалею, но я имею в виду фетву Хомейни, которой исполняется восемь лет, а также последние варварские выкрики о «денежном вознаграждении», исходящие от поддержанного правительством Ирана Фонда 15 хордада [190] .

Я также сожалею, что реакция Евросоюза на эти угрозы оказалась едва ли не символической. И ничего не достигла. Та Европа, которую любят европейцы, предприняла бы кое-что посерьезнее, не ограничившись простым заявлением о том, что такие выпады неприемлемы. Она бы оказала максимальное давление на Иран, одновременно стараясь максимально уменьшить угрозу жизням тех, против кого направлены выпады. Ныне же результат прямо противоположный. На Иран оказано (если вообще оказано) минимальное давление. Зато многие из нас уже восемь лет живут поистине под гнетом тревоги.

За эти восемь лет я научился понимать все недомолвки в средоточии новой Европы. Я так и слышу слова министра иностранных дел Германии, что «существует предел» тому, что готов предпринять Евросоюз для защиты прав человека. Я слышу слова министра иностранных дел Бельгии о том, что Евросоюз осведомлен об акциях иранских террористов против иранских диссидентов в Европе. Но предпринимать что-либо? Скорбная улыбка и пожимание плеч. В Голландии мне даже пришлось объяснять чиновникам Министерства иностранных дел, почему было бы скверно, если бы ЕС признал правомочность фетвы как документа, отражающего религиозные убеждения!

Эта новая Европа, по-моему, похожа не столько на цивилизованное сообщество стран, сколько на беспардонно циничное предприятие. На словах лидеры ЕС служат идеалам Просвещения и правам человека: свободе слова, свободе совести, признанию важности разделения Церкви и Государства. Но когда эти идеалы сталкиваются с банальными, но «реалистическими» ценностями — торговлей, деньгами, властью, — свобода проигрывает сражение. Как убежденный приверженец Европы, утверждаю, что этого достаточно, чтобы воспринимать Европу скептически.

Подобно многим моим соотечественникам-британцам, я надеюсь на скорый приход к власти лейбористского правительства. Я обращаюсь к этому будущему правительству с призывом понять важность искусства, способствующего осознанию всей значимости возрождения нации, к чему прежде всего должны стремиться лейбористы. Я также обращаюсь к господину Блэру с предложением придать более серьезный оборот борьбе против Зевса в лице Ирана с его попытками похитить наши свободы и тем самым продемонстрировать приверженность новой лейбористской партии идеалу истинной Европы — не просто экономическому сообществу или финансовому союзу, но Европе как воплощению цивилизованности.

Ново-лейбористское правительство Тони Блэра пришло к власти, победив на выборах 1 мая 1997 года. В четверг 24 сентября 1998 года на Генеральной Ассамблее ООН в Нью-Йорке министры иностранных дел Великобритании и Ирана выступили с совместным заявлением, подававшим надежду на решение истории с фетвой: не сразу [191] , но постепенно. Как в кинофильмах: (Медленно гаснет свет.)

III. Заметки обозревателя

Три лидера

Человек по природе своей политическое животное, говорил Аристотель, и потому публичная жизнь «хорошего» общества всегда отражает природу его граждан. Многие из основных постулатов великого македонца — например, что раб «по своей природе» стоит ниже господина, что женщина ниже мужчины, варвары ниже греков — давно устарели. Но основное положение его философии звучит современно и по сей день. Драматические коллизии вокруг трех ведущих политических фигур: Билла Клинтона, Саддама Хусейна и Аугусто Пиночета — снова показали нам, до какой степени мы верим в природную справедливость.

Если Клинтон и победит своих противников, то исключительно благодаря их поразительной глупости. Ему повезло с врагами — я имею в виду лицемерного, повернувшегося на сексе Старра [192] и его сподвижников по правохристианскому движению, которые напомнили нам, что понятие «фундаментализм» родилось в США; Ньюта Гингрича [193] , который не сумел использовать даже выигрышную позицию и остался ни с чем; а также Линду Трипп, эту Злую Колдунью Телефонной Трубки [194] , которая, как в свое время Никсон, не поняла, что, прослушивая телефонные разговоры, лишь доказывает собственную низость, даже если потом и вырежет из записи чересчур откровенные вещи. Когда пуританский фанатизм берет на вооружение свою древнюю силу в сочетании с догмой современных таблоидов, гласящей, что публичные люди не имеют права на личную жизнь, когда вашингтонские политики и элитарные масс-медиа ударяются в помпезные рассуждения, тогда кресло может закачаться даже под президентом. Однако Клинтон остается на месте — потому что на его стороне человеческая природа. Она, человеческая природа, способна увидеть разницу между флиртом и должностным преступлением. Может быть, это несправедливо, но американцам нет дела до Моники и Полы [195] . Теперь они знают Билла Клинтона с той стороны, с какой обычно не знали своих лидеров, а он, разумеется, знает их лучше, чем их знал любой другой политик. Клинтон выигрывает бой, потому что он — как его народ, потому что он, если можно так сказать, действует в «рамках природы».

Однако в отношении Ирака администрация США проявила, мягко говоря, недостаточное понимание человеческой природы. Идея, что бомбовые удары могут вызвать восстание против Саддама, изначально ущербна. Как правило, люди не видят союзников в тех, кто сбрасывает им на головы тонны бомб. Они, как и Йоссариан, герой «Уловки-22» [196] , принимают бомбы на свой счет.

Возможно, кто-то в Ираке всерьез думает, будто Пола Джонс и Моника Левински были пешками в международном сионистском заговоре, составленном с целью вынудить Клинтона бомбить Багдад. Провалившаяся американо-британская военная кампания наглядно доказывает, что международное влияние обеих дам слабеет, играя на руку Саддаму. Угрожать бомбардировками, а затем не бомбить — это, с одной стороны, хорошо, потому что погибнет меньше народу, а с другой — не хорошо, ибо ставит грозившего в дурацкое положение.

Те, кто высказывается за немедленное снятие санкций и открытие иракского рынка как для западных товаров, так и для западных идей, не находят и не найдут понимания среди военных аналитиков в США, тем не менее очевидно, что без эмбарго и воздушных атак Ирак охотнее начнет думать о Западе как о друге. Возможно, лучший способ свергнуть Саддама Хусейна — создать такой Ирак, где его тирания не только вызывала бы ненависть, но и мешала бы внутреннему развитию страны.

История другого тирана месяца вроде бы выглядит попроще. В конце концов, Пиночет по праву считается самым большим злодеем из всех ныне живущих на Земле. (Уж прости, Саддам!) Британские судебные лорды [197] сняли запрет на экстрадицию. Наконец восторжествовал ключевой принцип международной ответственности. Нельзя оправдывать кровавые зверства служебной ответственностью, какую налагает на тебя высокий пост.

Почему же тогда британский министр внутренних дел запросил дополнительное время для разбирательств, которые решат дальнейшую судьбу Пиночета? Бывший тиран был достаточно здоров, чтобы на днях встретиться с госпожой Тэтчер, однако нам сказано, будто у него нервное расстройство, спровоцированное давлением, под каким он сейчас постоянно находится. Вряд ли семьи погибших сочтут правомерным подобное объяснение. Пиночет не должен уйти от ответственности на основании таких шатких, «бьющих на жалость» причин. Джек Стро был просто обязан сразу заверить мировую общественность в том, что человек, по чьему приказу совершались массовые убийства, не заслуживает снисхождения британского правосудия.